Наблюдатель протянул эмиру бинокль. До поворота скалы было около семи-восьми метров. Эмир сразу двинулся туда, высунулся из-за крайней скалы с колена и посмотрел. Заросли жухлой травы мешали что-то увидеть, и пришлось подняться в полный рост. Это было рискованно, но все обошлось, Фикретова не заметили. Он уже определил местонахождение «краповых» и скомандовал:
– Прицел ставите на сто десять метров. Стрелять прямой наводкой. Занять позицию, подготовиться. Я буду светить, сразу прицеливаетесь и стреляете. Без задержки. Они там толпой стоят. Нужно сделать так, чтобы толпой лежали!
Моджахеды начали торопливо занимать позицию. Она была немного выше позиции «краповых», и это было не ахти каким, но преимуществом. Будь разница в позициях значительнее, преимущество возросло бы кратно, но приходилось удовлетворяться тем, что имеется. Фикретов осмотрел в бинокль сами скалы, что возвышались рядом с объединенным джамаатом, затем перевел его на свой увеличившийся в размерах джамаат. Убедившись, что все приготовились, Чамутдин Шамилиевич еще раз посмотрел в бинокль на «краповых», поднял свой автомат, выравнивая прицел, после этого опустил бинокль и, посчитав, что фонарь направлен правильно, нажал кнопку выносного пульта, расположенного так, чтобы им можно было управлять большим пальцем правой руки. Луч света ударил резко и ярко и сразу осветил всю группу около прохода через скалы. Как успел рассмотреть эмир, группа перестраивалась, намереваясь что-то предпринять, может быть, обогнуть скалы сбоку, там, где держал позицию «краповый» снайпер. На прицеливание, как считал Фикретов, достаточно пары секунд. Но он не учел, что хорошо тренированные бойцы спецназа внутренних войск за эти пару секунд тоже могут что-то предпринять. Они и предприняли. Прежде чем прозвучал залп, «краповые», все как один, среагировав на свет, упали на землю. Когда прозвучал залп, гранаты полетели прямой наводкой, пролетели над головами упавших бойцов спецназа и ударили в скалы. Конечно, рикошетом должно было бы задеть того, кто оказался к скалам близко, но это был совсем не тот успех, которого Фикретов ожидал. Он ожидал, что свалит, по крайней мере, две трети личного состава взвода «краповых». А вместо этого получил встречный автоматный огонь, причем достаточно плотный и сильный. Выручало джамаат только то, что позиция «краповых» была ниже позиции объединенного джамаата. Но численное преимущество спецназовцам внутренних войск их снайпер обеспечил.
Джамаат ответил очередями на очереди, время от времени «подствольники» плевались гранатами, но это была неприцельная стрельба – стрельба по площадям, как это называется в артиллерии. И при этом совсем не дружная, не ожесточенная. Да и патронов у «краповых», видимо, было значительно больше, потому что они стреляли очень плотно, не боясь остаться без боезапаса, в то время как джамаат выходил не на боевое задание и патронов с собой моджахеды взяли только по минимуму, не озаботившись запасными магазинами.
Кажется, число «тринадцать» действительно оказалось несчастливым для Фикретова и его людей.
Впрочем, сам Чамутдин Шамилиевич в отчаяние не впадал. Во-первых, он знал, что к нему спешит подкрепление, готовое к длительному бою, во-вторых, кто-то должен первым пойти в атаку, и Фикретову почему-то казалось, что этими первыми окажутся именно «краповые». А тот, кто идет в атаку, всегда подставляет себя под удар. У эмира были крепкие нервы, и убежденность, что он выдержит, не покидала его. А вот «краповые» слишком самоуверенны, обычно не видят в моджахедах серьезных противников, с которыми следует считаться. Это и должно их погубить…
Но «краповые» в атаку не поднимались. Тоже выжидали, считая, что игра нервов закончится атакой объединенного джамаата, и тоже, видимо, оценили ситуацию. Но Фикретов верил в свою удачу, ведь она никогда еще его не подводила. Не подвела, кажется, и в этот раз. Совершенно неожиданно с противоположной стороны скалы, от самого поворота, по «краповым» начали вести беглый автоматный огонь. Кто стрелял, было неизвестно. По крайней мере, «краповые» перестали так же плотно, как вначале, обстреливать позицию Фикретова и только отвечали очередями себе за спину. Стреляли, как показалось эмиру, или на вспышки огня из стволов, или же пользуясь какими-то приборами ночного видения. Фикретов хорошо умел считать стволы, стреляющие почти одновременно. Сначала он насчитал полтора десятка таких стволов, но вскоре треть из них замолчала, а еще через десять минут вообще стреляла только половина.
И как раз в этот момент из-за скалы справа от Фикретова стали перебегать и занимать места в цепи моджахедов новые люди. Стало понятно, что два разведчика, посланные Тофиком один за другим, привели на линию огня джамаат Оразая Тулпаровича Уллубиева. Но сам Уллубиев командовать не полезет, эмир Хафизов приказал ему перейти в подчинение Фикретова. Это Чамутдин Шамилиевич знал и был рад такому раскладу, потому что в данном случае его удачливость выступала против неудачливости эмира Уллубиева, который в каждой своей вылазке терял по половине личного состава. Но на этот раз Уллубиев, несмотря на репутацию хронического неудачника, подоспел как раз вовремя, выручая своих и предоставляя им новые возможности. Моментом было бы глупо не воспользоваться, и Фикретов дал негромкую команду, которую передали по цепи:
– Все вперед! На сближение!
Момент был выбран правильно. «Краповые» почувствовали ослабление огня за своей спиной, поймали кураж от удачной собственной стрельбы или же стрельбы своего снайпера, оказавшегося у нападавших за спиной, и усилили огонь именно в том направлении, уделяя меньше внимания своему фронту, что позволило объединенному и значительно усилившемуся джамаату Фикретова сблизиться на опасное расстояние с «краповыми». Те вовремя хватились, показав свой опыт, и перенесли огонь навстречу бегущим в атаку моджахедам, заставив их залечь на неподготовленной позиции. Однако ночью выбрать позиции так же трудно, как днем добраться до нее под огнем противника. Да и плохую позицию ночь укрывает, нивелируя недостатки. Но дело было сделано. Фикретов переместился на позицию для ближнего боя, в котором он уже имел значительное преимущество в плотности огня. Хотя применять «подствольники» по-прежнему возможности не было, для навесной стрельбы дистанция слишком коротка. На такой дистанции легко послать гранату у себя над головой «свечой» и получить ее себе же на голову.
Но тут случилось непонятное. Неизвестный помощник, атаковавший «краповых» с противоположного фланга, внезапно прекратил стрельбу, и, сколько Фикретов ни всматривался в дальний край скалы, ни одной вспышки из ствола автомата не увидел, и даже бинокль ночного видения не помог ему кого-нибудь обнаружить. Более того, свечение окуляров бинокля вызвало в рядах «краповых» такой шквал огня, направленного на это свечение, что Фикретов предпочел побыстрее спрятаться за камень и долго еще не высовывался. Но видеть обстановку, пусть и без бинокля, эмиру было необходимо. Для этого Чамутдин Шамилиевич переполз на пяток метров в сторону и выглянул из-за другого камня. Без бинокля. Там его уже не обстреливали, а предыдущее его укрытие разносили пулями в пыль.
Однако залеживаться на новой позиции тоже было нельзя. Подкрепления больше ждать было неоткуда. И без того кто-то неизвестный помог, прислал кого-то Аллах в помощь правоверным. Но полностью отдавать ситуацию в руки Аллаха Чамутдин Шамилиевич не привык. Его всегда выручала собственная смекалка и собственная отвага. Значит, следовало атаковать «краповых». Атаковать и уничтожить.
– Бекмурад! – позвал он своего моджахеда, прошедшего с ним вместе и лагеря, хотя по одному уголовному делу они с ним ни разу не проходили, и множество боев и схваток.
– Я здесь, эмир, – отозвался Бекмурад Галибов из-за недалекого камня.
Бекмурад был известен тем, что никто не мог бросить камень так далеко, как он. И гранату тоже. При этом бросок хоть камня, хоть гранаты обычно бывал предельно точным.